Работа как способ понять себя

«Работа, если ее понимать не как производство, а как аскетическую практику, задает особенный образ жизни. Искусство как делание дает очень много для сердца, для ума. То, что в результате получается какое-то произведение, артефакт — это, можно сказать, побочный продукт. 90 процентов смысла — в самой работе, — говорит художник, иконописец Александр Соколов, самое известное произведение которого — реконструкция чудотворной иконы Неупиваемая Чаша.

Например, культура рукописных книг в свое время являлась не просто производством книг, тиражированием — это был способ сосредоточиться, пребывать в молчании. Искусство позволяет ощутить и радость бытия, и благодарность Творцу. А благодарение — высшая форма молитвы.

Я бы не хотел разделять церковное и нецерковное искусство. Если церковным искусством называть строго то, что делается для церковных интерьеров, — это очень узкое понимание. Все равно, что считать христианской жизнью только то, что происходит во время богослужения. Я считаю, что живопись не меньше, а иногда больше говорит о вере, чем икона, написанная механически. Такую икону можно приравнять к абстрактному искусству — это просто смешение красок, линий.

Есть иконы, написанные бездушно. Среди старых икон, кстати, много очень плохих.

Мне понять то, чем я занимался, помогла Япония. Раньше я многое делал бездумно. В Японии, в восточной традиции, искусство и философия нераздельны. Это то самое умозрение в красках, которое увидел в иконописании Трубецкой. К сожалению, у нас церковное искусство часто превращали в бездумное тиражирование и копирование, что и привело к упадку. Это не по внешним причинам произошло, а по внутренним: дух выдохся. Изначально на Руси иконописание было поставлено как варварское производство предметов культа, иконы в деревнях писали механически, возами, продавали чуть ли не на вес, их ценность — копеечная была и осталась. А в восточной традиции искусство — способ понимания этого мира, способ общения с высшими силами.

Первый раз я в Японии оказался благодаря одной замечательной женщине, художнице Окава-сан, которая на старости лет решила заняться иконописью. Она всю жизнь была православной, ее родители еще застали святого архиепископа Токийского Николая (Касаткина), который оставил после себя в Японии более 30 тысяч православных христиан и Токийский собор, называемый японцами Николай-до. Окава-сан пригласила меня в Японию, чтобы я ее обучал иконописи, а в обмен на мои технические познания очень много мне дала в плане осмысления того, что я делаю. Например, тогда я понял, что икона — это Путь.

Cлово дао, или по-японски — до, означает путь. Когда мы говорим айки-до, икебана-до, карате-до, мы не придаем этому значения. А на Востоке это абсолютно неразрывно: техника искусства и его философское осмысление. Можно совершенно точно сказать, что иконопись — это тоже путь, путь духовного развития. Икона-до.

В старые времена жизнь иконописца должны были регламентировать определенные правила, но тщательно они не исполнялись, тому свидетельства есть и в житиях. Например, про Дионисия пишут, как он однажды принес в Пафнутиево-Боровский монастырь баранью ногу, за это был наказан болезнью и только по молитвам преподобного Пафнутия выздоровел.

На сегодня мой духовник и другие авторитетные люди говорят, что брать на себя какие-то особенные правила, молитвенные или постные, сверх установленных Церковью, неразумно. Понести бы хоть то, что предписывает общецерковный устав! Молитвы словесные во время работы приводят к тому, что либо работа не идет, либо сбивается молитвенное настроение. Но я думаю, что само дело может быть невербальной молитвой.

Одно время я скептически отзывался о всевозможных курсах, куда приходят люди самого разного уровня подготовки. Особенно это распространено на Западе, где праздные бабушки-пенсионерки занимаются иконописью, мозаикой или еще чем-нибудь, заведомо зная, что не добьются больших успехов. С точки зрения профессионала — это несерьезно. Но со временем я стал понимать, что эти люди занимаются, вообще-то, своей душой, они делают то, что нужно лично им.

А недавно я мимо тюрьмы проезжал и подумал: там же люди всякой ерундой загружены — варежки шьют, веники вяжут. А было бы, наверное, правильнее зэкам предложить освоить церковное искусство. Можно делать иконные доски, иконные оклады, можно лить, штамповать, делать мозаики, изразцы, резать по дереву, можно и иконы писать. Мне кажется, что это было бы им гораздо интереснее и помогло бы куда больше, чем формальная трудотерапия. Это именно не производство, а делание.

Мой американский друг художник Марк Хайсман, когда делает витражи для школы или госпиталя, предлагает всем поучаствовать в творческом процессе. Каждый из больных или учеников школы может под руководством художника внести в эти витражи что-то свое. И это останется на долгие годы. Такая работа обходится в два раза дороже, чем когда художник работает сам: происходит порча материала, нужно тратить время на объяснение, обучение. И все-таки в этом есть смысл».