Добро должно быть профессиональным

Люди иногда бросаются помогать больным старикам или брошенным детям. Постоянно занимается помощью другим почти ни у кого не получается. 99% со временем выгорают.

«Чтобы по-настоящему делать добро, нужно делать его профессионально. И не кричать о том, что вот все погибло. А осмысленно подсказывать, что же нужно делать, чтобы исправить ситуацию», — говорит воспитанник детдома писатель, журналист, общественный деятель Александр Гезалов. Один из тех немногих людей, которые занимаются делами милосердия без перерыва в течение десятков лет.

— В своих автобиографических книгах «Соленое детство», «Преодоление» Вы подробно рассказываете о жестоких реалиях жизни в детдоме. Но почему такой беспредел в детских домах?

— Дети в детдоме не могут быть добрыми по определению, там идет постоянная борьба за ресурсы, за внимание, за иерархию. Если бы люди ясно представляли, что это детский дом — это, по сути своей, тюрьма, подобных учреждений бы не было. Там вырастает совсем другой тип ребенка: ребенок-боец. Он бьется со всеми, даже с теми, кого он не знает. Он резко взрывной, потому, что в его мире, если ты не успел первым взорваться, а взорвался другой — он все получит, а ты ничего не получишь. Чем быстрее он научится отстаивать свои права за счет жесткости, а не за счет диалога, тем он будет успешнее в пределах этого мира, мира детского дома. Но на деле эта успешность губительна. Взорвешься в обычной жизни, тебе скажут: пошел вон, ты не адекватен, в тюрьму! Ребенок из детского дома оказывается не жизнеспособным в обществе, где надо уметь выстраивать диалог. Поэтому по определению детских домов быть не должно. Как тюремная зона не для человека, потому, что там он не исправляется, он становится большим еще преступником, чем он есть, так и детский дом не для ребенка.

Вот мой маленький сын сейчас за нами незаметно подсматривает, за мамой и папой, он уже сейчас приобретает знания, видит, как мы общаемся, какие у нас отношения: вот у мамы пузико — она сейчас ему родит сестричку и так далее. Он базовые знания получает естественно. А в границах детского дома — даже хорошего детского дома — это невозможно. Потому, что ребенок не видит основного: отца и матери, отвечающих за свою семью. Да, там попадаются добрые женщины. И что дальше? Все равно есть границы — непреодолимые.

Как только ребенок выпадает из семьи, должна стоять куча «рекрутов» — семей, готовых к себе принять, пока с той, проблемной семьей работает государство. Но государство с семьей не работает, оно просто берет и переносит ребенка в детский дом, а семья остается наедине со своими проблемами. Это неправильно. Государство вообще не должно лишать родительских прав живых родителей, это бред. По сути, лишить родительских прав может только Господь, государство же должно любыми способами сохранять семью.

Учитывая, какое количество средств в России тратится на благотворительность, эту систему давно можно было бы отстроить. Однако некоммерческие организации пляшут вокруг детдомов, покупают игрушки, красят заборы, вместо того, чтобы помогать семьям, оказавшимся в трудном положении, вместо того, чтобы на эти же деньги купировать поступление детей в детские дома.

У нас обычно: человек немного позанимался, а потом взял и уехал куда-нибудь — скажем, в летний лагерь. Подобная «кусковщина» не позволяет качественно выполнять свою работу. Да, есть сестры милосердия, которые несут свой крест, но их крайне мало. Не хватает любви. Часто ударяются в стихийную благотворительность: «Ну что там?! Старушку надо с пролежнями перевернуть? Бомжей покормить? С детьми в детдоме позаниматься? Да запросто!» Со временем энтузиазм 99% благотворителей гаснет. Есть желание помогать, а когда сталкиваются с реальной ситуацией, то понимают, что, например, со старушкой, которая вредничает, — помимо знаний надо еще что-то. Оказывается, чтобы старушку перевернуть, надо глубоко внутри себя что-то перевернуть.

— Вы пишите, что 26-летний человек — это готовый государственный обвинитель. В каком смысле?

— По большому счету, после тех мытарств, которые испытывает ребенок после детского дома, я могу подать в суд на государство. Я могу выступать обвинителем относительно государства, которое меня изъяло из семьи, разрушило все, а потом меня пыталось уничтожить. Я могу выступать обвинителем государства в том, что оно неправильно относится к детям, к правам детей, к правам родителей. Я имею на это полное право.

Права детей должны быть незыблемыми в рамках семьи. Все, что за рамками семьи — это уже не норма, это нонсенс, это преступление. Детских домов быть не должно, возможно какие-то другие формы, но только не эта система. Почему Макаренко прекратил свою практику в 39 лет? Потому что понял, что детей нельзя держать в строю. Даже в то время можно было всех детей устроить в семьи.

После кровопролитной белофинской войны большое количество детей осталось на улицах, беспризорными. Финская система быстро распределила их по своеобразным детским домам. Но. Через 4 года всех детей разобрали в семьи: родственники, друзья, однополчане. Пятьдесят тысяч детей в течение четырех лет, и это после войны!

Почему в России, до революции, сирот, как таковых, не было? Как только что-то случалось, трагедия, дом сгорел — детей тут же принимали в семьи. Сейчас же ничего этого нет. В случае возникновения кризисной ситуации, наиболее предпочтительным считается отправить ребенка в детский дом. Определенные изменения есть, государство где-то идет навстречу, а где-то — нет. Должна быть четкая семейная политика, тогда не будет этого соленого, горького детства у детей.

— Какие качества необходимы людям, которые решили усыновить, взять в свою семью ребенка из детского дома?

— Для того чтобы воспитывать ребенка из детского дома должен быть помимо профессиональных знаний некий Божий дар. Если этого дара нет, то все эти знания, умения и навыки бесполезны и далеко не всем это дается. При этом многие семьи даже не подозревают, что именно они могли бы качественно помочь ребенку из детского дома. Дело в том, что большинство их тех, кто стремится помогать, делает это под влиянием импульса, эмоций. И здесь как раз необходима помощь опытного специалиста, который тщательно изучив семью, мог бы сказать, возможно, ли подселить им, например, восьмого ребенка. Это действительно некая Божья данность — умение принять чужого ребенка и вести его дальше по жизни. Вести не через подавление или борьбу, а через любовь, милосердие, сострадание. Основная проблема приемных детей — это проблема принятия чужих родителей. Ни в коем случае нельзя заставлять его забыть свою прежнюю семью или скрывать, что он усыновленный, это непродуктивно. Ребенок должен знать и почитать своих родителей, иначе как он сможет уважать вообще незнакомых людей?

— Расскажите, чем вы сейчас занимается ваша команда — студия социального проектирования «2ГА»?

— Мы помогаем детдомам подготавливать детей к самостоятельной жизни. Работаем с детскими домами, с выпускниками, с коллективами, с православными приходами, с государством. Добиваемся изменения сознания, понимания обществом того, что такое государство, кто мы в государстве, как с ним взаимодействовать, как с ним работать; как сделать так, чтобы государство менялось и так далее. Это огромная работа, она и практическая, и просветительская, где-то лоббистская, где-то иногда презентационная, несколько слоев.

Например, у многих социальных групп вырастает иждивенческий настрой: «мне все обязаны, мне все должны». А ведь можно и самому много чего сделать. Прежде всего повысить свои профессиональные компетенции. В Европе на пару — муж и жена — приходится порядка 8-ми образований. В России — одно-два, максимум 3. А чем больше знаний у семьи, тем больше возможностей у нее выживать в часто меняющихся российских условиях. Наши же семьи, в основном, занимают выжидательную позицию. Вот у нас с Анной, моей женой, на двоих — 6 образований. У нее 2 высших, у меня одно высшее, но при этом у меня еще специальные образования, позволяющие мне починить унитаз, решить вопросы по отделке, провести свадьбу, поработать в магазине продавцом, поработать в школе замдиректора по воспитательной работе. Мне не зазорно пойти дворником. Но большинство людей хотят сразу министерские должности.

Мы опекаем некоторые многодетные семьи — помогаем с одеждой, памперсами, с транспортом. Даже тем, кто не стонет «дайте». Я реально понимаю, что той или иной семье нужно вот здесь, здесь и здесь помочь. Папа, например, работает на тракторе, мама сидит с ребятишками и ведет хозяйство. Самым необходимым они своих 12 детей обеспечивают. Но ведь детям нужны сладости и радость какая-то, и мы стараемся в этом помогать. Но если мы начнем заваливать подобную семью, вообще, всем, то мы их просто угробим, они сядут и станут говорить: «Ребята давайте еще, еще».

Помимо помощи семье, мы стараемся двигать и общество, и государство. К примеру, я сейчас включился в работу в Общественной палате и состою в рабочей группе по социальным стандартам и услугам. В России до сих пор нет такого понятия как «стандартная услуга», это не закреплено, не описано. Есть понимание, что надо, а как надо, никого не волнует. Мы сейчас пытаемся это наработать, чтобы услуга была завешена, чтобы ею могла пользоваться семья (не имеет значения, сколько там детей). Казалось бы, семья — главный институт государства — и по закону, и по конституции. Но фактически на сегодняшний день это не так. Можно, конечно, в ответ писать разгромные статьи про негодяев вокруг, как большинство и делает. Потому что это удобно. А я считаю, что лучше вырабатывать правоприменительные вещи, чтобы как-то вопросы эти решались. Для этого надо грамотно с государством разговаривать. Не орать на уровне эмоций: «Вы негодяи! Всех чиновников посадить!» Мы, общество, имеем некие проблемы, давайте попробуем вместе их решить. Нужна демаркационная зона, где нет пальбы, где можно договориться.

— Многие люди пытаются заниматься благотворительностью, но со временем охладевают даже к самому хорошему делу. Как Вам удается не выгорать?

— Если ты будешь постоянно в этом огне, ты там и сгоришь. Я реально осознаю, что если за рамками этого действия буду продолжать им жить, меня надолго не хватит.

У меня есть моя основная работа: писать, выступать, создавать. Есть моя жизнь: друзья, спорт, семья. Я, как нормальный палач, не несу домой свою жертву.

Я не иду в детский дом, но я знаю, что нужно сделать вовне, чтобы детский дом был другим, чтобы добровольцы были другими, чтобы благотворители были другими, чтобы в благотворительности было больше мужчин, а не женщин. Знаете, что на самом деле может сделать женщина-благотворительница? Взять и привезти в детский дом пять мужчин. Есть «муж на час», а это будет «воспитатель на час». Впятером они сделают больше, чем, весь коллектив детского дома. Не хватает мужчин, не хватает мужественности.

Это же просто — прийти в детский дом не как спонсор, а как тренер. Вылезти из джипа, взять мячик и пойти играть с детьми. Это может даже простой мужик, богатый-бедный — какая разница? Научить их чему-то: бежать, ловить рыбу, работать в команде, вместо того, чтобы покупать пятьсот телевизоров. Отдай себя. Вот и все.