Румата не сможет вернуться

Книги братьев Стругацких всегда предполагали самые разные трактовки. В советские годы повесть «Трудно быть богом» одни понимали как поучительную историю для работников спецслужб. Другие — как попытку сказать то, что прямо говорить нельзя. А теперь что? Контекст поменялся. Пришлось ли при создании современной киноверсии менять сюжет? Чем отличаются друг от друга люди разных веков? Отвечает знаменитый режиссер Алексей Герман-старший, который заканчивает работу над картиной под рабочим названием «Хроника Арканарской резни»

—  Ваши предыдущие картины отличает практически документальный реализм. Чтобы экранизировать фантастическую повесть, Вам пришлось поменять стилистику? Это будет новый Герман?

—  Совершенно другой. Почему я столько лет на это дело потратил. Я ещё раньше начал пытаться что-то своим языком рассказать в кинематографе… Мне Товстоногов как-то описывал, как он был на одном спектакле в Китае. Там какое-то особое направление в театре, нет никаких декораций. Чтобы войти в дверь, надо повернуться вокруг собственной оси — это значит «вошёл». И вдруг зал захохотал, заулюлюкал, засвистел — это какой-то артист забыл повернуться вокруг собственной оси, то есть он вошёл сквозь стенку. Это условный язык. Мне давно казалось, что кинематограф перешёл на условный язык. Показывают два плана — мужчина и женщина — и сразу любой человек скажет: «влюбился». А тут я ещё прочитал в одном журнале про человека, который всю жизнь прожил в Африке, читал книжки, был образован, но у него не было ни телевидения, ни кино. Он приехал в Англию и прежде всего пошёл в кино. Вышел ошеломлённый, потому что ничего не понял. Кино, самое великое, превращено в театр кабуки. И мне казалось, что чуть-чуть по-другому надо снимать всё: камеру с точки зрения главного героя вести, а не с точки зрения зрителя. Я засел, оказалось, что очень трудно это делать… Вообще, со сценарием «Трудно быть богом» мы запустились еще в 68-м году, в августе. А перед этим меня бомбардировал военкомат, чтобы я явился на три месяца на сборы – я после военной кафедры в институте был младшим лейтенантом. Но для меня это было совершенной катастрофой, поэтому я взял и перед началом практической работы на картине уехал на юг. А 22 или 21-го августа всё расшифровалось: советские войска вошли в Чехословакию. Мне позвонила главный редактор и сказала «Алексей, забудь про это кино! У тебя там Черный Орден вторгается в страну. Забудь, этого никогда не будет!»

—  Пошло ли на пользу картине то, что съемки пришлось отложить почти на 40 лет? Если бы Вы в конце 60-х сняли этот фильм, он бы отличался от нынешнего?

—  Да. Я бы снимал больше приключений, потому что был моложе и глупее. А здесь я снимаю не приключения, а философско-приключенскую историю о той жизни, которой живём мы. Просто средние века, бандиты, Пугачевы, короли и придворные — всё спрессовано, но люди те же самые, что и мы... Когда-то мы сделали сценарий «Гибель Отрара». Довольно шумно он прошёл на Казахфильме. Консультантом пригласили знаменитого профессора Льва Гумилёва — только ни до чего с ним не договорились, сменили консультанта. Он считал, что человек средневековья — это совсем другое существо. А я утверждаю, что человек средневековья — абсолютно то же самое, что мы, просто он не обременён знаниям и обременён другими условностями. Вот вся разница. В фильме «Трудно быть богом» король вырывает язык у человека, потом забивает насмерть палкой, просто так. Но что в наше время такого не было? Ни за что вешали на струне. У Стругацких в их книге коммунистическое будущее — что им было делать? У них понятно, что эту средневековую планету приведут к счастью почти на уровне Советского Союза. У меня этого нет, у героя ничего не получается. Вырубил полцарства, а в конце те же самое мздоимство, пьянство, дикость, рабы не хотят снимать колодок…

— Румата, похоже, оказался плохим работником спецслужб. Или само задание было чудовищным: смотри на беспредел и не рыпайся?

— Он был поставлен в такие условия. Он говорит, что вы ставили эксперименты здесь, а поставили на мне. Когда убили его девушку, всех его друзей, он — человек благородный, достойный во всех отношениях — просто не выдержал, абсолютно ошалел, и стал рубить всех скопом, поскольку владел особым ударом, вырубил пол-армии, остальные бежали. У Стругацких его эвакуируют на Землю, а в нашем фильме он на Землю не может вернуться — его просто посадят в психушку, потому что он совершил преступление. Он остаётся здесь, но все убеждены, что он — бог. И одни из его последних слов: «Будешь писать про меня книжку — не забудь написать, что богом быть, как бы тебе это сказать…трудно…». В финале понятно, что то, от чего он предостерегал местного Пугачева, всё это произошло с ним.

— Когда можно будет увидеть окончательный вариант картины?

— Наверное, в следующем году. Сейчас идут озвучивание, перезапись, соединение, а всё же развалено, техника утеряна, и я болею. Людей нет, аппаратура, которую поставили на студию, мне абсолютно чужда. Если раньше мы могли разыгрывать сценки во время озвучания, ставить 4–5 человек, потом ещё 4–5 человек, потом соединять сцену, сейчас каждого надо отдельно прописывать. А у меня 18 человек в кадре. Специально глухонемых нашел, чтобы записать те реальные звуки, которые издают глухонемые. На студи говорят: «Герман совсем с ума сошел, глухонемых на озвучание приглашает». В некоторых сценах по 9–10 непрофессионалов, а дети выросли, а очень много артистов умерло, и мне надо одну сцену записать 18 раз. И у меня ещё с сердцем начались неприятности, теперь я очень долго не могу работать, как я раньше работал — по две смены.

— По Вашим картинам можно предположить, что Вам кажется: миром правит какой-то беспощадный фатум...

— Конечно, миром правит в какой-то степени и любовь. Но это любовь к близкому. А люди могут и любовью к близкому пожертвовать, и страшные кровавые бани время от времени устраивать, убивать друг друга, воровать, восхищаться несвободой. Всё это душа человеческая. То же, что в душе любого зверя, а может быть, и больше: ощущение безнаказанности, глупость. Я хорошо отношусь к конкретным людям, но к человечеству отношусь скверно. Единственное — женщина и ребёнок — это сочетание, за которое человечеству можно многое простить.