Поддержи Openmeetings

вторник, 3 января 2012 г.

В учениках у неразгаданного Дионисия

Фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре — не только иконописный шедевр, но и технологическая загадка. Известный вологодский художник Евгений Соколов, который большую часть года живет неподалеку от Ферапонтова, утверждает, что Дионисий писал красками, приготовленными на основе местных пигментов. И что постоянный температурный режим, установленный в последние годы для сохранения фресок, может повредить им.

— Большинство художников сейчас создают новую реальность, а Вы, такое впечатление, ищете способы передать нетехнологическую красоту. Как удается быть своеобразным внутри реалистической традиции?

— Стараюсь писать природу, в которую человек не вмешивался, не переделывал под себя. Я потому и прожил в Ферапонтово 40 с лишним лет, что дороги были плохие и цивилизованный человек туда редко попадал. Господь мне подсказал мне этот путь, и я с него не свернул, какими конфетками не заманивали. В 60-е годы требовалось заводы и героев соцтруда писать, а я копировал Дионисия. Это сейчас асфальт положили, в монастыре экспозиции, экскурсоводы, пол с подогревом, люди повалили. А в 60-е был только хранитель-сторож. Он закрывал меня там на целый день, вешал снаружи замок. Я просил только: «Ты меня в пять вечера выпусти». И копировал. Целыми днями в течение трех лет. Для своих красок я растирал ферапонтовские камни. Уверен, и Дионисий со своими сыновьями при росписи храма Рождества Богородицы сами делал краски, используя местные природные пигменты.

— Расскажите подробнее про то, как создавали свою палитру.

— Находил камни в поле или на берегу Бородаевского и других здешних озер. Разбивал их молотком. И, добавляя воду, растирал между камней с отшлифованными торцами. У меня в палитре около трехсот оттенков. Разного цвета маленькие камешки, растирая, можно объединить в один пигмент. И потом любой тон меняется в зависимости от того, по соседству с каким тоном и на какой тон его положить. Фрески писались с учетом этого цветового закона. Ещё растёртый природный материал можно пережигать. Так, я считаю, и получали свой основной — голубой пигмент — Дионисий с помощниками.

— А откуда у Вас такой голубой пигмент?

— Когда я около Ферапонтово в 60-х поселился, я зашёл там к одному старому деду на Цыпину Гору. И у него на верстаке увидел голубой порошок. «Что это? Откуда у тебя?» Дед рассказал, что монастырь в 20-х годах закрыли, и тогда местные пацаны — и он в их числе — притащили лестницу, залезли туда и простукивали стены, искали клад. Клада не нашли. Но в одном месте под потолком — куда повседневному человеку не добраться — раскрыли створки, закрашенные под общий фон. А там маленькая «прятка», ларчик в стене. И внутри в горшках порошки — сухие пигменты. Добавь к ним олифы, будет масляная краска, добавь клей — темперная краска. Пацаны, конечно, этого не знали, но растащили порошки по своим деревням. А там их приспособили к делу — лодки красили на олифе. Но ещё много у деда оставалось. Я говорю: «Отдай мне». Тогда в Ферапонтово был ещё копиист из Москвы Гусев Николай Владимирович — он пигментами копировал фрески для столичных и других музеев. Мы с ним рассмотрели этот порошок и поняли, что это и есть тот самый «голубец», который основным фоном у Дионисия. Скорее всего, пигменты хранились в монастыре для поновления фресок.

— Большинство историков сейчас утверждают, что краски для фресок Дионисия были куплены в Москве. А туда какие-то привозились из Европы, а, например, его знаменитая голубая краска — из Ирана...

— Другой точки зрения придерживались и жившие до меня художники Петров-Водкин, Корин, монументалист Чернышев и многие другие. Они приезжали в свое время в Ферапонтово и в своих воспоминаниях объясняют действие фресок тем, что они написаны на местных минералах. Нигде больше таких красок нет. Я сам по Волге проехал от Череповца до Астрахани и везде по берегу, например, в гористых местах, искал похожие камни. Да, встречаются камни, из которых можно приготовить пигменты. Но порода их, происхождение совершенно другие, чем в Ферапонтове. Если сделать из них пигменты или взять самые лучшие современные темперные краски и рядом с фресками писать, то никогда не получишь колорита и гармонии Дионисия. Палитра этих красок не та, и у каждого завода она своя. Удивляюсь, почему московские академики не прислушаются к художникам, у которых профессиональная природа зрения, глаз наметан. Я в музее говорю: «Сделайте витрины, поместите там эту палитру, я вам бесплатно дам. Пусть люди сами судят!». Нет, не хотят.

— А когда Вы выставляетесь и пишете в Европе, как Вас там принимают? Там давно уже другие тренды...

— Я когда в Италии стоял у дороги, писал панораму, каждый проезжающий на машине мне сигналил, жестами изображал восторг. Многие останавливались, давали свои адреса, телефоны, приглашали в гости. Просто театр. Я так понял, что с натуры там давно уже никто не пишет, один авангард. Художники вымерли, как динозавры. А люди так скучают по реалистическому искусству! По этим василькам, колокольчикам — у них там ничего первозданного не осталось. В Германии то же самое. У меня на открытие выставки в Мюнхене пришли 500 человек. В Германии если ты хороший специалист в любом деле, то и обеспечен будешь, и отношение к тебе будет человеческое. Нам здесь лет сто нужно, чтобы сравняться с Европой в доброте внутренней, в уважении к творческому человеку.

— Что, по Вашему, отличает настоящий художественный талант от мастеровитости, технической нахватанности?

— Это как электромагнитные волны. Прекрасное — оно излучает, посылает импульсы и грамотному, и безграмотному. Лет десять назад приехал в Ферапонтово один из московских художников-академиков — как фамилия, я сейчас забыл. Монастырь в лесах стоял, на реставрации. Академик посмотрел фрески и заплакал. Ему 70 лет, он всю жизнь в Москве, академиком очень долгое время. А тут он увидел настоящее искусство. Раньше ничего его не прошибало, а в Ферапонтово он заплакал и стал спрашивать себя: чем я столько лет занимался?! Я в Италии был, много фресок видел. Но того откровения, что есть у Дионисия, в европейских музеях не найдешь. У него нет ни слащавости, ни красивости. До сих пор храню кальки, которые я снимал с фресок. Просто кальки центральной части храма Рождества Богородицы — это уже отдельная музыка.

— Как вам кажется то, что сейчас в музее пол с подогревом сделали, не повлияет на фрески?

— 4 века фрески переживали зиму без подогрева. До 60-х годов в храме Рождества Богородицы хранили картошку. Стекол вверху не было, залетали голуби… Но сейчас там постоянно толпы туристов, зимой непрерывно поддерживается плюсовая температура, из-за чего создается тепловой перепад. Внутри храма +5, снаружи может быть и −20, и −30. И этот перепад пойдет через стену. Как отреагируют на это краски Дионисия и основа (левкас), на которую они нанесены, неизвестно.

Комментариев нет :

Отправить комментарий