Свою лучшую книгу — Шум и ярость — Уильям Фолкнер писал пять лет. Он начинал ее четыре раза, и в результате получилось четыре части, которые почти ничего не объясняют. Центральный герой — самый пронзительный образ в литературе ХХ века — мальчик, сознание которого перестало взрослеть. Ему уже сорок лет, но для него продолжается давно забытый всеми день, когда умерла бабушка и он смутно почувствовал обреченность этого мира. Тогда сестра и братья жили одним домом. Любовь была вечностью, чистота — естественной, как сад вокруг дома.
«Книга — секретная жизнь автора, темный близнец человека», — говорит за автора один из персонажей романа Москиты. Для книг времени нет. Что бы ни случилось с нашим миром, в одном из миллиарда его нейронов девочка наклоняется над маленьким братом, и от нее пахнет деревьями.
Стальная пластина в черепе
Уильям бросил школу после шести классов (родители этого, кажется, не заметили). Вскоре началась Первая мировая война. Интенсивно читавший — особенно английскую поэзию — юноша поступил в Королевские воздушные силы (РАФ), чтобы воевать с Германией. Его направили на обучение в Канаду. Однако, прежде чем он смог совершить первый самостоятельный полет, война закончилась. Он возвратился в родной Оксфорд, штат Миссисипи, в форме офицера РАФ, аффектируя британский акцент и хромоту, следствие, как он говорил, одного полетного инцидента. Друзьям по секрету сообщал, что у него стальная пластина в черепе. Он держался этой байки годами и начал спускать ее на тормозах, только когда стал фигурой национального масштаба. Риск быть выведенным на чистую воду стал слишком велик. Легкость, с которой он обманул оксфордских приятелей, убедила Фолкнера в том, что «искусно изобретенная и убедительно разъясненная ложь побивает правду, а значит, можно зарабатывать на жизнь фантазией».
Но еще довольно долгое время, вернувшись домой, Фолкнер вел рассеянную жизнь. Писал безнадежно плохие стихи, воспевая «обычных» (для него это значило — слегка помешанных) женщин и свою невознагражденную тоску по ним. Видоизменил фамилию. В течение нескольких лет, пока его не уволили за пофигизм, управлял маленьким почтовым отделением, где все рабочие дни напролет читал и писал. Какое-то время на моторной лодке возил контрабандный ром — по 100 баксов за рейс. Мечты о полетах тоже не оставил, купил подержанный самолет и катал желающих за деньги. Пробовал организовать воздушный цирк, но затея провалилась.
Бросить родной городок и переехать в столицу Фолкнер никогда не собирался. Джей Парини в самой биографии писателя ядовито замечает, что тот «находил слишком тяжелой жизнь в отдалении от богатой и чувствительной матери». В 1925 году Фолкнер совершил первую поездку за границу. Он провел два месяца в Париже, и ему понравилось: он купил берет, отпустил бороду, начал работу над романом — вскоре брошенным — о живописце с фронтовым ранением, приехавшем в Париж ради своего искусства... В целом ничего, кроме необыкновенного упрямства, никогда не обещало в нем большого писательского дарования. Все же вскоре после своего возвращения в Соединенные Штаты он вдруг сел и написал фрагментарный эскиз — основу будущих больших романов.
Фермер и интеллектуалка
В детстве Билли был неразлучен с соседской девочкой Эстел Олдхэм, которая была чуть его старше. Они были в некотором смысле обручены. Но когда подошло время, родители Олдхэм, не благоволившие к беспомощной молодежи, выдали Эстел замуж за адвоката с перспективами. Вернулась Эстел в родительский дом разведенной женщиной тридцати двух лет с двумя маленькими детьми.
У Фолкнера были сомнения по поводу того, что стоит продолжать отношения. Но... они поженились. Во время медового месяца Эстел пробовала утопиться. Брак оказался несчастным — хуже, чем несчастным. «Они ужасно не подходили друг другу», — рассказывала их дочь Джилл. Фолкнер всю жизнь называл себя фермером, профессиональным писателем себя не считал. Эстел была интеллектуалкой, кроме того, привыкла свободно тратить деньги и всегда иметь под рукой слуг, выполняющих любое желание. Жизнь в обветшалом старом доме с мужем, который по утрам занимался своими черновиками, а днем вместе с неграми заменял гнилые доски или слесарил, казалась ей унизительной.
Люди со странными понятиям чести
Первые свои вещи Фолкнер писал в надежде на быстрое обогащение. Когда он послал рукопись романа Святилище» издателю, тот ответил: «Если я это опубликую, мы оба попадем за решетку». И все-таки через два года роман оказался в типографии. К этому времени Фолкнер устыдился написанного. Он заплатил немалые деньги, чтобы рассыпать набор, и радикально переделал всю книгу. Через много лет написал продолжение, чтобы окончательно оправдать себя как автора. Он понял, что недостойно просто живописать пороки. Человек, как бы слаб он ни был, должен бороться со злом окружающей действительности, чтобы по меньшей мере не пропустить фундаментальную жестокость мира внутрь себя. «Ты должен быть смелей, чем ты есть и чем ты можешь стать; ты должен быть сострадательнее, чем ты есть, ты должен быть правдивей» (из интервью на семинаре в Нагано.) В книгах Фолкнера часто единственными людьми, противостоящими распаду и толпе, оказываются старики или дети. Вроде старой негритянки Дилси в Шуме и ярости.
Фолкнер не был праведником, но его романы кажутся написанными на полях Ветхого Завета. А еще в них — стук дождевых капель на заднем крыльце, запах жимолости.
Тысячи современников он расселяет по своей выдуманной Йкнопотофе, как будто для того, чтобы внести в хаос человеческих выгод, резонов, страстей интонацию Псалтыри — не в оправдание, а хотя бы в память, в надгробное чтение. Этакий могильный холмик из бумажных страничек для бесконечных анонимов. Людей без фамилии, со странными понятиями чести или вовсе без них, несчастных сукиных детей, от которых, когда они умрут и будут преданы земле, не останется ничего доброго, кроме книги о них.
Шорох распадающегося праха. Бессильная ярость бесчисленных, жарких, но так и не утоленных до конца желаний. Похотливые тени, раскаленный ветер над красной глиной холмов. Шум и ярость. Больше ничего. Шум и ярость.
На иллюстрации: Племянница Дин Фолкнер в 7 лет. Сейчас она — автор биографических рассказов о своем знаменитом дяде.
7 комментариев :
очень интересно
спасибо
Имя известное, но до сих пор не читал.
Попробуйте "Особняк" или рассказы для начала.
"А еще в них — стук дождевых капель на заднем крыльце, запах жимолости".
Удивительно хорошо сказано!
Спасибо.
не пропустить жестокость мира внутрь себя!!!
Замечательный пост!
Предлагаю статью к рассмотрению для публикации в газете сообщества "Дюже".
Хорошо. Спасибо! :)
Отправить комментарий