Ее при жизни рисовали акварелью, отливали в металле и фотографировали. Бесконечно фотографировали. Ни от одного русского поэта не осталось столько фото. Как будто Белла Ахмадулина была не поэтом, а актрисой.
Постановочных среди этих фото немного, если они вообще есть.
Будьте прежде меня
Белла Ахатовна часто обиженно подчеркивала, что она обычный человек: ходит в магазин, стоит в очередях, ездит в электричке.
«Это я — человек-невеличка, / всем, кто есть, прихожусь близнецом...»,.
Но все замечали, скорее, царственность и стремились запечатлеть чудо ее существования, поймать хотя бы кадр ее жизни, которая во все десятилетия казалась современникам чем-то вроде запрещенного фильма-легенды.
Белла Ахатовна была очень закрытым человеком, немногих подпускала к себе близко, была избирательна в отношениях с людьми.
«Даже ее близкий друг Андрей Битов на прощальной панихиде сказал, что было, пожалуй, только два человека, которые могли чувствовать себя с ней на равных — Высоцкий и Окуджава, — рассказывает литературовед Татьяна Алешка, главный российский специалист по Ахмадулиной. — Ее замкнутость, некоммуникабельность, отрешенный вид вполне уравновешивались особым отношением к своим читателям, которыми она никогда не пренебрегала. Она почти всегда раздавала автографы до последнего желающего, даже когда уже почти ничего не видела, подписывая книги на ощупь. Она была величественна, прекрасно осознавала масштаб своего дара и в то же время нуждалась в подтверждении своего таланта, поддержке, интересе к своим стихам. На равных могла говорить с Набоковым, Шагалом и с совершенно простыми людьми, многие из которых любовно описаны ею в тарусских стихах, в дневниковой прозе. Всегда была безупречно одета, даже с некоторым налетом изысканной старомодности (чего стоят только ее шляпы), и могла (в советские времена) стоять в одном из гастрономов Арбата в очереди за кусочком вареной колбасы, пересчитывая мелочь и уступая очередь особо нетерпеливым: Будьте прежде меня.
Если смотреть сохранившиеся видеоинтервью Ахмадулиной, то видишь, скорее, застенчивого человека, где-то прячущего, как ядерный чемоданчик, тот запальчивый задор, с которым она читает стихи.
Василий Шукшин в свое время предложил ей роль в фильме Живет такой парень. По его замыслу, она должна была представить какое-то инопланетное для героя фильма существо — столичную журналистку,модельную фифу. Ахмадулина прочитала сценарий и сказала режиссеру, что он ошибся, она совсем не такая и не сможет создать подобный образ. Шукшин предложил сыграть как получится. Ахмадулина сама когда-то работала журналисткой — и героиня у нее вышла хоть и не без экспортного шарма,но вполне милой и отзывчивой барышней.
Какое там инопланетное существо? Белла родилась в 1937-м в бдительной Москве, мама у нее — еще раз подчеркнем советскость — была переводчицей в КГБ, майором по званию. Самая в будущем рафинированная и заумная поэтесса в юности поработала в многотиражке Метростроевец, ходила в обычную литературную студию.
Но вот стихи ее — для советской обезлички — были инопланетны. По своей культуре, по барочной роскоши: «Не только к Далю — всегда я была слухлива к народным говорам и реченьям: калужским и тульским, разным по две стороны Оки, например: на лОшади и на лошадИ, ангел и андел, так и писала в тех местах. Окала в Иванове-Вознесенске, но никогда не гнушалась неизбежных, если справедливых, иностранных влияний, любила рифмовать родное и чужеродное слово, если кстати». И эта мешанина языковых стилей не мешает ее стихам звучать прозрачно, в полном согласии с пушкинским требованием гармонической точности.
Отзыв Бродского
Совсем не склонный к лести Иосиф Бродский, предваряя одно из выступлений гостьи из СССР в США, объявил: «Сейчас вы услышите лучшее, что есть в русском языке, — Беллу Ахмадулину».
Ахмадулина делала то, на что не отваживался никто из писателей до нее, кроме разве что Хлебникова, — демонстрировала все богатство русского языка с его грамматической цепкостью и лексической всемирностью. Кто хоть раз слышал или читал ее тексты, уже не мог избавить память от чуда этой речи, которая сутулится, делает угловатый реверанс, прыгает с камешка на камешек, плещется, брызгает, сердится.
«... Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума...»
Ночь. 1965 г.
Большинство стихов Ахмадулиной начинаются с пустяка, со сценки под окном, с бормотания под нос, с попытки заговорить. Мир как будто извлекается из немоты и творится заново: вода, которая, булькая, течет из крана, начинает говорить по-грузински, самолеты превращаются в маленьких Соломонов, дождь — в огонь...
Заложница манеры
«Первые впечатления от ее стихов? Ошеломление и узнавание одновременно, — говорит поэт Марина Кудимова. — В каждом человеке, рожденном в той или иной культуре, эта культура живет — или спит, даже если человек не умеет читать. Так и я, читавшая в свои девять-десять лет всякий рифмованный хлам, которым были заполнены страницы тогдашних журналов, безошибочно узнала в Белле не просто талант, но нечто коренное, общее для всех, кто говорит по-русски. Это обычно называется культурной традицией. Но назвать Ахмадулину традиционным поэтом неверно. И мое детское ошеломление было связано, вероятно, с тем, как она ювелирно сочетала в себе пушкинское, блоковское и авангардное — будь то ассонансная рифма или система образов эпохи НТР. Да, я остывала к ее стихам по мере вхождения в более глубокий контекст русской поэзии. Такова участь всех шестидесятников: они называли своими именами многое, что парадоксальным образом потом работало против них. Но это называние, дешифровка запретного, отсутствующего в открытом доступе — значительное просветительское достижение поколения Ахмадулиной и лично ее. Мне кажется, Белла на каком-то этапе стала заложницей своей уникальной музыки. Кстати, это тоже характерная черта генерации — плен манеры. Но где-то в 1980-е я прочла новую Беллу и поразилась этому обновлению и мастерству».
«…Стану тихо жить, затвержу псалтирь,
помяну Минеи дней имена.
К Тебе аз воззвах — мене Ты простил
в обстояниях, Надеждо моя.
Отмолю, отплАчу грехи свои.
Живодавче мой, не в небесный край —
восхожу в ночи при огне свечи
во пречудный Твой, в мой словесный рай».
На мотив икоса. В ночь на 20 января 1999 г.
В книге Нечаяние Ахмадулина объясняет: «По молитвеннику — словесный рай есть обитель не словес, не словесности, но духа, духовный рай. Искомая, совершенная и счастливая, неразъятость того и другого — это ведь слово и есть».
4 комментария :
Да, гениальная Поэтесса! Все великие духовные и некие посланцы! А сочетать все - это верно. А то некоторые против:)
Удивительный человек...
При огромной внешней известности Ахмадулину как поэта расслышали считанное количество человек. Такое ощущение.
И вроже бы читала ее стихи, и что-то слышала. И поняла, что совсем, совсем ничего про нее не знаю.
Отправить комментарий